Все смешалось в один непрекращающийся кошмар. День-ночь-день... Лишь холодный отрезвляющий голос лекаря был своеобразным мерилом времени, протекающего будто густой мед, слишком медленно, невыносимо. "Доброе утро, мистер Розье!", "Как сегодня спал мой главный пациент?", "Удалось ли вам уснуть, мистер Розье?"... Это был не вопрос участия. Это был вопрос-диагностика. Насколько пациент еще жив. Не потерял ли он окончательно рассудок... Первые несколько месяцев лекарь говорил сам с собой. Эван помнил, когда впервые услышал эту спокойную безэмоциональную речь. Так лучше. Такой порядок вещей ему понятен. Когда никто не скрывает своего душевного безразличия. Ему не была ласка, участие, забота. Ему был нужен профессионализм, не омраченный эмоциями. Розье никогда их не мог понять. Потому что сам никогда не испытывал того спектра чувств, о котором все твердили. Он привык жить разумом и ценил тех, кто мог быть таким же, отринуть эмоции и чувства.

Когда Розье впервые ответил на привычное утреннее приветствие, он впервые услышал в голосе лекаря заминку... Она длилась всего секунду, но даже она вызвала бы на лице пациента улыбку... Если бы у Розье в тот момент были губы. "О, Вы научились говорить... Давно пора, слизистые уже должны были постепенно восстановиться. Связки пока еще не вернули свою эластичность, речь будет затруднительна. Старайтесь говорить реже... Скоро вы еще и увидите меня..." - тихий смех был будто издевкой над пациентом, но и это вызвало у Розье мысленную улыбку.

Зрение возвращалось слишком медленно... Впрочем, удивляться этому не приходилось, кожа на веках никак не хотела восстанавливаться. Слишком подвижная часть. Слишком легко повредить, особенно когда твое тело разрывает от боли каждое мгновение. Тяжело отращивать ткани заново, когда они так жаждут вновь перейти к разложению. Эван ощущал эту борьбу. Если лекарь опаздывал хотя бы на час, действие заклятий и зелий заканчивалось. Ткани вновь начинали разрушаться. Действие обезболивающих зелий прекращалось, а от крика вновь рвались голосовые связки. Процесс откатывался на месяц назад.

"Доброе утро, мистер Розье... Как ваши дела? Сегодня на календаре пятнадцатое декабря. За окном небольшой снег.." - лекарь успел понять, что стоит говорить этому пациенту. Темы всех возможных разговоров сводились к нескольким: история магии, черная магия, путешествия, время. Розье маниакально следил за временем. За тем, какое сейчас число, который час. Он стал почти одержим этим. Теперь все в уменьшившемся до одной спальни мире Эвана засекалось на часах. "Признаться, в ваших краях еще нет ощущения приближающегося Рождества. В Лондоне уже во всю витает аромат глинтвейна в воздухе, Косая Аллея украшена... Знаете, что я видел вчера, когда зашел в Лютный переулок за зельем для вас? Украшения даже на Похоронном Бюро... У этих чудаков весьма странное чувство юмора..." - но лишь сказав это, лекарь осекся, это было слышно по тому, как сошла на нет громкость его голоса. Уже в процессе речи он понял, что затронул одну из запретных тем Розье. Нет, не тему смерти, впрочем и она была не из любимых... Когда ты так долго на ее пороге, тебе не хочется слышать о новинках похоронного дела. Но дело было не в том. Одной из самых запретных тем в этом доме для Эвана было обсуждение его семьи и родственников. А именно его кузина была совладелицей главного Похоронного бюро Лондона. Вместе со своим уродцем-муженьком.

Как бы врач ни пытался перевести тему, Розье лишь молчал, не шевелясь. Это говорило о том, что настроение пациента сегодня испорчено окончательно и лучшим выходом будет оставить его в одиночестве. А потому совершив все необходимые манипуляции, лекарь направился к выходу раньше чем обычно, пообещав навестить его вечером. Для врача это было лучшим действием. Тишина для Розье никогда не была полной. Он слышал практически все, что происходило в этом доме, будто для него не существовало защитных заклятий. Он слышал, как его домовик прибирается в его спальне, поправляя тканевую ширму, за которой был скрыт Розье от всего внешнего мира. От света, он прямого ветра. Он слышал, как домовик тихо ругался, что в комнате необходимо проветрить. С этим был согласен и сам пациент, в спальне смердело гнилью, затхлостью, кровью. Больше всего мужчине хотелось ощутить свежий воздух. НО лекарь запрещал ему из-за практически отсутствующего иммунитета. Обычный сквозняк мог убить человека без кожных покровов. И не смотря на то, что сейчас кожа уже постепенно начала нарастать на Эване, она была еще полностью прозрачной. Одно дуновение ветра, неосторожное движение, и вновь открытая кровоточащая рана.

- Х-хозяин? - тихо произносит домовик хриплым голосом. Этот старый ворчливый эльф был, пожалуй, единственным, кто не боялся Розье. Впрчем нет, вторым существом была Теодора. Но сравнивать ее с домовиком было бы неправильно, - Внизу какая-то девица требует видеть вас... Стрыгл сказал, что хозяин отдыхает, но она сказала, что должна вас видеть. Что она из аврората. Стрыгл не хочет пускать никого к хозяину, но аврорат, сэр...
Домовик не спрашивает разрешение. Он ставит в известность. Сейчас Розье вряд ли может твердо возражать даже домовому эльфу. Прежде чем исчезнуть, старый эльф поправляет ткань на ширме, закрывая Эвана так, что бы войдя в его спальню и заняв кресло для посетителей, вошедший не видел бы пациента. Требование, установленное отцом Эвана. Розье-старший не горит желанием наблюдать уродство сына.

Проходит всего несколько минут, когда дверь в его спальню открывается. Запах... Незнакомый Розье запах кожи, мокрой земли, тщательно выченной с ботинок гостьи эльфом. Никаких микробов. Никакой грязи в этом стерильном месте. Запах металла от значка, специфический запах аврората... Что-то было полезное в новых талантах, что раскрыл для себя РОзье.
- Присаживатесь, мисс... - голос Розье не узнаваем. Даже те, кто хорошо его знал, не узнавали его голос. Неповротливые голосовые связки выдавали низкий хриплый рваный звук, - Прошу простить такой прием. Не думаю, что Вы жаждите ночных кошмаров. Потому вам лучше на меня не смотреть... - Эвану хочется вздохнуть, но он не может этого сделать. Каждое движение причиняет боль, что тоже сказывается на речи, сдавленной несколько прижатой. В невесомости, в которой он находится, невозможно толком шевелиться. Когда эльф покидает спальню, Эван слышит аромат черного чая, разносящийся по спальне, - Могу я попросить вас об услуге? Не имел чести слышать ваше имя... Могли бы вы обойти мою кровать и открыть окно. Эта вонь убивает меня больше чем собственное состояние. Думаю, что и вам здесь не комфортно. Что бы вам не потребовался воздушный пузырь, советую пустить сюда свежий воздух...

— Здравствуйте, мистер Розье. Я — Харви Райдер. Младший аврор. Меня прислал Фрэнк Лонгботтом, чтобы найти вас и убедиться, что все нормально.
До слуха Эвана доходит спокойный женский голос без ярких нот и эмоциональной окраски. Голос не понижен в громкости, его владелица явно не стремится звучать тише и кротче. Это приходится молодому человеку по вкусу. Чаще всего гости в этом месте начинают шептать, говоря с Эваном так, словно если они закричат, это сыграет хоть какую-то роль. Странное состояние окатывает присутствующих, стоит им пересечь порог спальни Розье. Будто накрывает магическим куполом. Эван прекрасно знает, что отец нанес заклятия немоты на стены его тюрьмы. Иначе от криков пациента не смог спать весь дом. Отец предпочел скрыть присутствие сына всеми возможными способами. Скрыть то, что у него вообще когда-либо был сын.

Мужчина не стеснялся признать это даже перед наследником. В голове юноши всплыл один из первых разговоров с отцом после того, как он впервые очнулся. Еще онемевший от боли, напоминающий больше бесформенное мясо, Эван не мог отвечать. Но слышал он всегда прекрасно! Слух - это первое, что появляется у человека еще в утробе матери.
- Наверное, мне стоит тебе кое-что объяснить... У тебя могут возникнуть вопросы, связанные с твоим состоянием. Никто из нас не знает, что с тобой произошло. Темный Лорд... Он пошел на этот риск, преследуя цель, которую, как он сказал, ты знал. Он доверял тебе и он верит, что ты справишься и выживешь. Я же... Эван, я никогда тебе не лгал, а потому не собираюсь делать и сейчас. Я допускаю большой шанс, что ты не переживешь произошедшее. Посему я забрал тебя из Мунго. Я не хочу, что бы мой сын стал центром экспериментов всех лекарей Мунго. Я не хочу, что бы твое разлагающееся тело выставляли на всеобщее обозрение, а твои фотографии появлялись в газетах. Если ты не выживешь, это произойдет дома. Без свидетелей. Здесь тебе будет оказан максимально возможный уход и лечение.

В какой-то степени Эван был даже несколько благодарен отцу. Он не выдержал бы все это время в палате Мунго. За три с лишним месяца он успел полюбить свою тюрьму, этот душный кокон, в котором он переживал свое второе рождение. Его попытку... Мысль о Мунго теперь казалась Розье пыткой хуже тех, что он переживал.

- Все нормально? - слова цепляются за острый слух Розье, - Найти? Разве я пропал? Впрочем, Вы правы... На какое-то время я почти исчез из этого мира... Вальгалла едва не стала моим пристанищем... - сколько раз в своем бреду Эван слышал шелесть крельев воронов, кружащих над ним. Хугин и Мунин не отводили от него свои черные глаза, наблюдая за страданиями воина. Ожидая исхода... - Фрэнк... Он всегда слишком переживает обо всем... Разве я пропустил что-то важное в этом мире?

Ему хочется взглянуть на девушку, но пока он должен довольствоваться исключительно ее голосом. Странно, что сегодня его не посетила еще Тео. Мисс Селвин всегда была очень ревнива к гостям, даже к отцу Эвана она относилась строго и не знала страха перед Розье-старшим. Впрочем, эта малышка не боялась никого. Страх отсутствовал у маленькой психопатки, казалось, с рождения.

— О, не беспокойтесь об этом. Напугать меня крайне сложно. Моя мама — колдомедик. Я видела много пациентов. Как бы не были плохи ваши дела, я уверена, что вы поправитесь.
Эвану еще больше захотелось взглянуть на ту, кто считала себя такой смелой девочкой. Повернув голову, он не увидел ничего кроме кроваво-алой тонкой завесы, за которой угадывались лишь общие контуры. Черная мантия сливалась с мрачностью всего пространства делая мисс Райдер чем-то вроде тени, вышедшей из мрака... Или одной из плакольщиц, что существовали еще в древнем Риме, облаченные в черное...
- Уверены? Ну что ж... - легкие Розье сжимаются в судорожном приступе кашля, но вместо этого выдают кровь, что привлекает домовика, тут же появившегося из ниоткуда и скрывшегося за той же ширмой, где обитал хозяин. Замена многочисленных трубок, что отводили кровь и слизь, не давая Розье захлебнуться  жидкостями собственного организма.

Когда же процедура по замене заканчивается, заняв пару минут, Эван старается что-то шепнуть домовику. Тот несколько мгновений смотрит на хозяина огромными глазами, словно не веря в то, что Розье требует этого, но спрыгнув на пол, домовик приоткрывает завесу так, что бы Эван мог увидеть девушку, равно как и она могла увидеть его лицо. Точнее то, что было когда-то лицом Эвана Розье, сейчас же лишь отдаленно напоминало наследника древнего рода. Мутная пленка на выцветших когда-то голубых глазах мешала ему четко видеть, тонкие трубки, ведущие в пищевод и легкие, растягивали губы в неественственной гримасе, впрочем губ как таковых практически не было. Все лицо мужчины было лишено кожи в привычном понимании. Это была вздувшаяся маслянистая пленка сероватого цвета. Дотронься - лопнет. Именно она источала этот невыносимый сладковато-гнилостный запах.

- Вы правда хотите слышать рекомендации врачей? - мутные глаза сконцентрировались на молодой девушке, весьма привлекательной, - Мои лекари - бездари и сумасшедшие, которые из страха перед моим отцом или в жажде наживы приходят в этот дом, что бы ставить свои эксперименты на мне, не способном им чем-то ответить. Леди, если ад существует, я в нем. Мои лекари не уверены, что я проживу следующие сутки. А Вы говорите мне про их рекомендации... Откройте окно, или больше не услышите от меня ни слова. Если ваша жизнь настолько ничтожна, что вы привыкли к вони разлагающихся трупов, мой мир был окутан запахом морского побережья... Я хочу вновь ощутить его, пусть и в декабре...

От долгой речи слизистая горла вновь начала отходить, боль пронзила пищевод, заставляя мужчину замолчать и тяжело задышать, прикрывая некое подобие век. Ему хотелось поменять свое положение, но заклятие левитации не давало это сделать, держа его в невесомости над постелью.
- Прошу прощение за несдерженность... - сдавленно добавил он через несколько минут.